пляжник был хорошо законспирированным шпионом Антанты. Мы были неизменно вежливы с ним и в глаза называли не иначе, как Василием Петровичем.
Однажды утром он посадил меня в лодку и сообщил, что нас ждет Великое Путешествие, откуда мне суждено вернуться Настоящим Человеком. Мама, бывшая при этом, пыталась возражать (думаю, одного упоминания о «Настоящем Человеке» было достаточно), но Василий остался непреклонен:
— Ну что это за мужик, который плавает, как топор? Не волнуйтесь, мамаша, все будет путем.
Все было путем. Мы успели отплыть на порядочное расстояние от берега, прежде чем я сообразил, что он собирается делать, и принялся орать, как укушенный. Василий некоторое время с отвращением глядел на меня, ожидая, покуда не выйдет весь воздух, а после взял за плечо и одним легким движением опрокинул в воду. Я сразу захлебнулся и пошел ко дну.
Наглотавшись воды, вопреки всем теориям дарвинистов о Воле К Жизни, я мигом перестал сопротивляться и позволил стихии увлечь тело вниз. Василию пришлось потрудиться, разыскивая меня у самого дна, где видимость была близка к нулевой. В конце концов он ухватил меня за волосы и поднял на поверхность.
Из всех отверстий хлестала вода, фактически я утонул, а после — был возвращен к жизни: Василий умел делать искусственное дыхание виртуозно, по всем правилам черноморской науки о спасении утопающих. Будь на его месте кто другой, на том бы мое обучение и закончилось, но мой вахтер был несгибаем: дав мне отдышаться и проблеваться, он снова швырнул меня в воду — в самый неожиданный момент, на полувыдохе.
На этот раз я даже не успел испугаться. Крошечные пузырики воздуха вырвались изо рта, подобно стайке рыбешек. Я проводил их равнодушным взглядом и устроился поудобнее в своей водной купели, поджав ноги, будто космонавт в открытом космосе.
Мимо проплывали медузы, какие-то небольшие полупрозрачные образования или организмы, юркие рыбы величиной с мизинец ворошили мне волосы, на дне покачивались кустики морских растений.
Вода была насыщена жизнью.
Завороженный этим зрелищем, я висел в пустоте, нисколько не озабоченный кислородным голоданием и близкой смертью. Все тело наполнилось ЗВУЧАНИЕМ. Я и теперь не знаю, что это было. Возможно, наука о физиологии процесса превращения живого человека в утопленника способна объяснить происхождение этого явления: гул, вибрация, сотрясение. Больше чем звук. Нечто пронизывающее тебя насквозь, способное перевернуть все и всяческие представления о себе самом.
Когда Василий, наконец, вытащил меня и мне удалось откашлять большую часть соленой воды из легких, я улыбался.
В тот день я научился СЛУШАТЬ.
3.
Бывало, родители уходили вечером из дому, оставляя меня одного, и я слонялся из комнаты в комнату, обмирая от предвкушения удовольствия — не зная еще, что предпринять, сосредоточившись на ощущении того, что в ближайшие пять — семь часов произойдет нечто из ряда вон выходящее. Это промежуточное состояние само по себе было удовольствием — пронзительным, глуповатым, как все подлинные удовольствия. Я шагал от стены к стене, устраиваясь там и тут на мгновение или минуту — фаустовский инстинкт гнал меня дальше, и вот — усталый, но умиротворенный, почти в беспамятстве оканчивал долгий маршрут в постели.
Лежа с открытыми глазами, я часами вглядывался в темноту, исследуя законы сплетения образов. Вначале я видел лишь точки, они исчезали и появлялись, меняли яркость, парили, их движение казалось беспорядочным и бессмысленным, но вынуждало
